Р.Э. КЛАССОН. УЧАСТИЕ В РАЗРАБОТКЕ ПЛАНА ГОЭЛРО
Через месяц с небольшим после прихода к власти в России большевиков – 3 (16) декабря 1917 года - В.И. Ленин подписал декрет Совета Народных Комиссаров (СНК) о национализации «Общества Электрического Освещения 1886 года».
Сослуживец Р.Э. Классона Ф.А. Рязанов: «Февральскую революцию на станции встретили с большим энтузиазмом. К выборам в Учредительное собрание энергично готовились все партии. Октябрьская революция большинством рабочих и служащих станции была воспринята молчаливо, но персонал станции вел себя лояльно и продолжал честно работать». (ф. 9592 РГАЭ).
Секретарь Р.Э. Классона В.А. Бреннер: «Роберту Эдуардовичу в расцвете сил, с его авторитетом в Западной Европе ничего бы не стоило, конечно, бросить работу на станции и уехать за границу, где ему были бы обеспечены несравненно лучшие материальные условия, но он, будучи глубоко русским человеком по духу, никогда об этом не думал».
В 1918 году новые власти поручили Р.Э. Классону возглавить группу инженеров и ученых, которая планировала осуществить электрификацию Центрального промышленного района.
В декабре 1920 года Р.Э. Классон направляет в ГОЭЛРО обширную докладную записку, в которой анализирует недостатки существующей организации труда и предлагает власти обратить особое внимание на необходимость исправления этих недостатков.
«… Промышленность работает чрезвычайно плохо. Производительность труда, несмотря на все усилия, несмотря на всю производственную пропаганду, чрезвычайно низка. Количество людей, занятых непроизводительным трудом, бесконечно велико. Промышленные предприятия, и в особенности их центральные учреждения, работают с феноменальной медленностью.
Вся промышленность построена на принципе строжайшей централизации, и в угоду этой централизации принесена в жертву самостоятельность каждого отдельного предприятия. Чтобы произвести самую простую работу, скажем, отремонтировать нефтепровод, поврежденный в каком-либо месте, необходимо составить смету в восьми экземплярах и представить ее на утверждение целому ряду инстанций. Смета ходит взад и вперед, подвергается переделкам и изменениям. Когда она приходит, наконец, утвержденная в предприятие, ее представившее, то зачастую случается, что работать по ней нельзя, ушло время, прошел строительный сезон, цена денег так упала, люди, которые собирались провести эту работу, давно ушли на другие работы. Словом, в большинстве случаев, смету исполнить нельзя.
Необходимость обращаться за всякими материалами в центры приводит к тому, что, помимо центральных органов снабжения, каждое предприятие должно иметь свой собственный орган снабжения и, так называемых, «толкачей», без которых никакая работа сейчас идти не может. С государственной точки зрения, это является хищническим расходованием человеческого труда.
Работа на заводах чрезвычайно трудна еще потому, что всюду слишком много начальства. Целый ряд учреждений отдает распоряжения, грозит, требует и, так или иначе, вмешивается в жизнь станции. От всех этих учреждений приходится отписываться, сноситься с ними, и реальную работу делать некому и некогда.
Кроме боязни траты денег большинство учреждений боится еще разрешать что-нибудь. Если учреждение не разрешает чего-нибудь, то оно за это никакой ответственности не подвергается. Если же оно разрешает, то как бы принимает на себя ответственность за это. В результате проще и спокойнее не разрешать.
Заводоуправление все время колеблется между техническими и юридическими преступлениями: не произвести данной работы нельзя, так как это преступно, ее необходимо сделать в интересах обеспечения города энергией, произвести же работу юридически нельзя, так как она не разрешена, не утверждена. Все время идут колебания в ту или другую сторону. Причем дело еще усложняется угрозами привлечения к суду, как за технические неисправности, так и за превышение власти.
Во всех учреждениях происходит беспрерывная смена лиц, но, так как сама организация остается прежней, то, естественно, через несколько месяцев опять происходит неизбежная смена лиц.
В основе принципа сосредоточения всех разрешений в центральных органах лежит основная, совершенно неверная, мысль, что всякий чиновник центрального управления компетентен решительно во всем, особенно если он политически правоверен. И раньше в России этот взгляд был очень распространен, чиновник всегда считался компетентным, независимо от своей подготовки и своих знаний. Недаром в последней Московской [городской] Управе инженер Малинин заведовал медицинской частью, а доктор Дувакин заведовал технической частью.
Чрезмерное вмешательство центральных учреждений в жизнь отдельных предприятий сказывается, между прочим, в феноменальном росте бесполезных и никому не нужных анкет. Недавно мы должны были спешно дать справку, сколько людей у нас пьет чай ежедневно и по сколько раз в день. Это не анекдот, а факт. Затем спрашивают, сколько у нас печей и сколько раз у нас берут ванну. Все это делается для выяснения расхода топлива. А когда мы тратим [на основном производстве] сотни пудов топлива без всякого смысла только из-за того, что нам не дают химического реактива, который нужен для контроля условий сгорания топлива, то на это никто не обращает внимания. А между тем расход этого зря истраченного топлива в сотни раз больше, чем расход на питье чая.
Квалифицированных работников не хватает, их насильственно привлекают, мобилизуют отовсюду, и все-таки их нет. Квалифицированным работником быть сейчас невыгодно. Во время торфяных работ этого года среди чернорабочих торфяников попадались люди, которые очень ловко и умело обращались при случае со слесарным инструментом. Это были опытные слесаря, но они это тщательно скрывали, так как, работая слесарями, они могли бы заработать гроши. Работая же как чернорабочие по торфу, они получали большой торфяной паек и большую торфяную заработную плату, в общем, по крайней мере, в десять раз превышающую заработок, который они могли бы иметь как слесаря.
Извозчики, печники, кровельщики, просто чернорабочие — все они в лучшем положении, чем ценный высококвалифицированный персонал.
Необходимо еще указать на одну ненормальность, созданную неправильной политикой профессиональных союзов: пока работа предприятия идет нормально, все работники получают оплату своего труда по ставкам. Как я уже раньше указывал, на эти ставки жить нельзя. Если, однако, случаются повреждения, аварии, то тут все правила отступают на задний план, тут можно платить и приходится платить во много раз дороже нормального труда. И те же люди, которые голодали при нормальной работе машин, сравнительно благоденствуют, когда машина поломана. Надо наоборот, чтобы человек был заинтересован в безупречной работе вверенного ему механизма, а не старался бы незаметным образом его испортить, чтобы на ремонте подкормиться».
Как вспоминала в 1926 году Н.К. Крупская на вечере памяти Р.Э. Классона, В.И. Ульянов-Ленин неоднократно перечитывал докладную записку «В ГОЭЛРО». Возможно, что некоторые ее предложения были использованы при введении новой экономической политики (НЭП).
Но уж к чему точно не прислушались большевики, так это к следующему тезису: «Другой чрезвычайно распространенный взгляд, который, в конечном счете, принесет неисчислимый вред промышленности, и с которым надо в корне порвать, это взгляд на благодетельное значение и целесообразность принуждения. Пока человек лично не заинтересован, пока труд его не удовлетворяет или так плохо оплачивается, что он от него бежит, пока у человека нет стремления переходить в более высокие категории труда, потому что они невыгодны, — до тех пор нельзя создавать промышленности».
Советская промышленность была все-таки создана, но малоэффективна и неповоротлива. Что касается социализма, то большевики, построив его, в том числе, и на костях зэков, дискредитировали оный по крайней мере на ближайшие века. Хотя западный капитализм, соревнуясь с социализмом, вынужден был вобрать в себя элементы защиты интересов наемных рабочих перед капиталом.
В 1920-х годах Р.Э.Классон считал своей важнейшей задачей (наряду с работами по гидроторфу) пытаться сохранить в рабочем состоянии Раушскую станцию (1-ю МГЭС) и Электропередачу. Вот как он обрисовывал кризисную ситуацию на Электропередаче:
«Как, вероятно, известно Правлению, я последние два года почти не принимал участия в административно-технической работе Электропередачи, ограничиваясь исключительно работами по гидравлическому торфу. Главнейшие причины, почему я — строитель и основатель Электропередачи, тративший на нее в прежние годы почти все свое время и свой труд, - совершенно отстранился от управления Электропередачей, лежат в той атмосфере, которая создалась за последние годы на станции.
За последние два года почти совершенно прекратилась всякая техническая работа. Дисциплина на станции упала чрезвычайно. Вопросы политические заслонили все остальные интересы станции, и сейчас станция из хорошо налаженного предприятия, которым она была в прежние годы, превратилась почти в развалину.
Третьего дня я был на станции и был поражен зрелищем котельного здания, окутанного облаками непроизводительно выпускаемого пара. Паропроводы парят, уход за котлами недопустимо небрежный — около них редко увидишь кочегаров или зольщиков. Многочисленные кочегары и зольщики сидят за чайными столами, никто не следит за уровнем воды в котлах и за горением торфа».
Далее из письма выясняется, что еще осенью 1919 года по просьбе Г.М. Кржижановского он приезжал на Электропередачу вместе с мастером А.Г. Штумпфом, чтобы установить причины повышенной вибрации турбины №3. Разобрав ее, они определили вероятную причину неполадок и наметили ряд работ, которые нужно было одновременно произвести, несложных, но требующих усидчивой работы десятка хороших слесарей. Однако московским гостям местные большевики заявили: «эти работы произвести нельзя, так как, хотя в Электропередаче и имеется 28 слесарей, но 25 заняты в комиссиях». В итоге ремонтом турбины №3 занимались только три-четыре человека, он затянулся на месяцы и не был вполне закончен.
В феврале 1920 года Г.М. Кржижановский настоятельно попросил Р.Э. Классона опять приехать на Электропередачу и организовать ремонт турбин: из трех две уже вышли из строя после их неграмотной эксплуатации.
На станции парили паропроводы. Воздух в машинном зале был настолько влажным, что его перекрытие отпотевало изнутри, под ним персоналу пришлось возвести сложную деревянную конструкцию для установки желобов, чтобы вода не капала на генераторы. Под руководством Р.Э. Классона за несколько часов удалось осушить воздух машинного зала посредством изящного инженерного решения: разомкнув цикл воздушного охлаждения работавшего генератора. По этому поводу он высказался так: «Инженеры Электропередачи забыли даже законы физики».
Упадок Электропередачи казался тем более поразительным, что бытовое и продовольственное положение персонала станции было гораздо лучше, чем на 1-й МГЭС: больший паек, приусадебные хозяйства (во многих — козы и даже коровы), квартиры с отоплением, освещением, ваннами. Но коллектив станции был относительно новый, часть рабочих набрали из крестьян соседних деревень. И в следующие годы, до последних дней жизни, Р.Э. Классона то привлекали к техническому руководству Электропередачей, то отстраняли — официально или фактически. Вспоминали о нем тогда, когда на подмосковной станции в очередной раз запарывали дорогостоящую технику.
Техническое состояние 1-й МГЭС в 1919-1920 годы тоже неуклонно ухудшалось: от директора Р.Э. Классона далеко не все зависело. Требовались огромные затраты времени на то, чтобы снабжать станцию материалами и инструментом.
Вся эта разруха подвигла Классона выступить 27 октября 1920 года с докладом на заседании Центрального правления ОГЭС, а 15 ноября обратиться в ту же инстанцию уже с официальной запиской, в которой он детально описывал жуткие условия «цепной реакции истощения и порчи» людей и техники при военном коммунизме:
«Отсутствие связи с заграницей, невозможность заменять износившиеся части и изготовлять хотя бы частично запасные в России за отсутствием материалов приводит к тому, что механизмы станции изнашиваются быстрее, чем мы поспеваем их ремонтировать. Персонал ослабел, потерял работоспособность и для того, чтобы прокормиться, должен искать вечерней работы на стороне. Так же как и шоферы, машинисты и кочегары недоедают до тех пор, пока все машины и котлы исправно работают, так как они вынуждены жить на ставки, давно потерявшие всякое значение. И только тогда, когда идет спешный ремонт, они могут заработать достаточно для своего прокормления. Повторяется та же картина: выгодно, чтобы котел был испорчен, выгодно, чтобы машина сломалась, иначе люди погибают от недоедания. Постепенно ломается и портится инструмент. И пополнить его почти невозможно, так как официальным путем, из соответствующих главков, станция получает лишь ничтожное количество. Но купить инструмент мы не имеем права. Недавно мы просили 70 шт. отверток, но получили лишь одну. Недавно я с ужасом увидел, что в мастерской при станции из котельного железа вырезается большой гаечный ключ, за невозможностью достать таковой».
В июле 1920 года была пущена в эксплуатацию временная Шатурская электростанция. В связи с этим Р.Э. Классон опубликовал в Торгово-промышленной газете статью «Значение Шатурской торфяной станции».
«Подача электрической энергии, несущей свет и тепло в Москву по проводам, не обременяя совершенно железных дорог, явится истинным благодеянием для населения».
Р.Э. Классон считал также, что выработанные торфяные площади при надлежащей мелиорации могут представлять чрезвычайно плодородную землю. Из воспоминаний рабочего Мудрова: «В 1915 году я работал на «Белом Мху», пахарем на волах. В августе меня послали на «Скворцы». Там был мелкий карьер, и этот карьер мне велели засеять рожью и часть — клевером. Все это мы проделали по распоряжению и инструкции Р.Э. Классона. Спустя месяца полтора мне пришлось работать на «Старых Скворцах», и я первым делом пошел посмотреть на ту заимку. И что же — озимое взошло сверх ожидания и взошло неизмеримо лучше, чем на крестьянских наделах. Очень жаль, что это был только опыт» (Памяти Р.Э. Классона. МОГЭС, 1926).
В декабре 1924 года Р.Э. Классон опубликовал в «Экономической газете» статью «О специалистах»:
«У нас создалось очень своеобразное положение, при котором карается только положительная работа, т.е. если человек что-нибудь сделал или что-нибудь решил. Отрицательная же работа, если человек чего-нибудь не сделал, отклонил представившуюся возможность, не решил вопроса, а передал дальнейшим инстанциям, почти всегда сходит благополучно.
И нужно очень много гражданского мужества и любви к делу, чтобы пойти по первому пути, т.е. работать в самой гуще производства, организовать работу, если нужно, проявлять творчество и при всем этом, конечно, неизбежно делать или действительные ошибки, или же такие деяния, которые другим могут показаться ошибками.
Я утверждаю, что глубоко ошибочно мнение, что «спецы» — инженеры и техники — добросовестно работали при капитале и лишь формально работают при советском строе. Пора это недоверие изжить и пора помнить, что заводский инженер такой же рабочий, как всякий другой, с той разницей, что у него не 8-часовой рабочий день, а гораздо более длинный, что он всегда, днем и ночью, связан с производством и является ответственным не только за свои, но и за чужие ошибки».
В апреле 1925 года на 56-м году жизни скончался В.В. Старков, давний знакомый и сослуживец Классона по Баку и Москве, а на тот момент заместительторгпреда в Германии. В связи с этим Р.Э. Классон надиктовал весьма проникновенные воспоминания о нем: «В России во все времена было очень мало деловых людей, которые умели работать. Те же, которые работали, всегда работали слишком много, и потому русские талантливые люди всегда раньше сходили со сцены, чем аналогичные заграничные деятели, которые, работая чрезвычайно много и интенсивно, отнюдь не меньше, в конечном счете, чем русские талантливые люди, все же берегли свое здоровье и заботились о нем».
В 1925 году Р.Э. Классон обратился со служебной запиской на имя председателя Главэлектро ВСНХ, где обобщал опыт строительства первых электростанций по плану ГОЭЛРО: «Все построенные станции обошлись очень дорого. Дороговизна эта в значительной степени обусловлена совершенно несвоевременным, затяжным финансированием построек».