ТОТ ЖЕ ФРОНТ...
Потерпев в ноябре — декабре 1941 года сокрушительное поражение под Москвой, весной 1942 года немецко-фашистские полчища начали развивать стремительное наступление на южном участке фронта. Война неумолимо приближалась к основной кладовой «черного золота» Донбассу. Поступление донецкого тощего угля на ТЭЦ практически прекратилось. С января 1942 года из-за перебоев в снабжении топливом ТЭЦ-11 была вынуждена сжигать антрацитовый штыб (производный продукт от добычи каменного угля) разных марок (АШ, АП, АРШ, АК, АСШ и др.). Но и такого топлива, к сжиганию которого ТЭЦ-11, конечно, не была приспособлена, катастрофически не хватало. Электростанция по-прежнему работала «с колес». Из-за перебоев в снабжении углем только в первом квартале 1942 года было 53 пуска-останова котлов и 46 турбин. На 1 января 1943 года остаток угля на складе составил всего 30 т.
Освобожденный в результате разгрома фашистов под стенами столицы подмосковный угольный бассейн спешно возрождался к жизни. 27 июня 1942 года в Народном комиссариате электростанций (НКЭС) был издан приказ № 100а, который предписывал осуществить перевод ТЭЦ-11 на сжигание угля Подмосковья.
Долгое использование штыба сказалось на оборудовании. Сердце электростанции — котельный цех незамедлительно потребовал срочного «хирургического вмешательства». Мощностные и иные несоответствия имевшегося в цехе оборудования особенностям нового топлива обнаружились сразу же и в большом количестве. Пока сжигали антрацитовый штыб, в топках котлов № 1 и 2 были установлены зажигательные пояса. Это диктовалось необходимостью повышения температуры в ядре горения. Зажигательные пояса закрывали часть поверхности нагрева экранных труб, уменьшая тем самым теплоотдачу сгоравшего в топках топлива. Теперь нужда в них отпадала.
Поскольку подмосковный уголь в три раза менее калориен, чем тощий, его требовалось сжигать тоже втрое больше, чтобы обеспечить равенство показателей в паро- производительности котлов. Но это — чисто теоретически. На практике достигнуть желаемого результата без коренной реконструкции оборудования было невозможно.
Во-первых, сжигание большего объема топлива вело к образованию больших количеств уходящих газов, с выбросом которых существующие дымососы справиться не могли. Во-вторых, резко повысились скорости прохождения газов по газоходам котла. Потребовалось уменьшение площадей поверхностей нагрева пароперегревателей, так как температура пара могла превысить допустимые нормы. В-третьих, при высокой влажности угля (32—33%) настоятельно требовалась организация его сушки перед размолом, а сам размол возросших его количеств в мельницах, имевших ослабленные редукторы, тоже оказался невозможным.
Пока сжигался малозольный тощий уголь, шлак из-под топок котлов — его образовывалось сравнительно немного — вывозился в опрокидывающихся вагонетках вручную или с применением конной тяги. Вместе с ним отправлялась и сепарирующаяся из топочного пламени в шлаковые бункеры зола. С завершением в 1941 году сооружения системы гидрозолоудаления золу смывной водой с помощью шламовых насосов стали отправлять в золоотстойник в районе реки Нишенки. Подмосковный уголь, имевший в своем составе 24—26% золы, и здесь предъявил свои требования. Шлака и золы стало накапливаться настолько много, что срочно встал вопрос не только о реконструкции шлаковых бункеров, но и всей системы золоудаления.
Во избежание кислотной коррозии хвостовых поверхностей нагрева котлов (в частности, воздухоподогревателей) потребовалась организация удаления из угля серного колчедана. В какой-то мере это способствовало и защите окружающей среды от оксидов серы. Котельный цех теперь напоминал нечто подобное буре в пустыне. То, что всего год-полтора назад директор мог носовым платком проверить чистоту тепловых щитов, казалось просто горькой шуткой или несбыточным сном. Наиболее мрачную картину он представлял в часы «пик» — утром и вечером. Тридцатиметровые громады котлов тут и там курились сероватым дымком. Избыток образующихся газов выбивался наружу. Через неплотности в кладке, лючки и лазы вместе с газом наружу вырывались щупальца огня, оставляя после исчезновения миллиарды кирпично-красных искр. Воздух был пропитан остро-кисловатым удушливым запахом серы. Это оттого, что в топки вместе с угольной пылью попадал измельченный в мельницах серный колчедан.
На ТЭЦ-11
Вместе с газом выбивалось много пыли и золы. Оседая, эта смесь толстым слоем покрывала все: пол, щиты управления, корпуса вентиляторов, моторов, площадки котлов, многочисленные, из конца в конец тянущиеся вдоль и поперек цеха трубопроводы. Трубопроводы время от времени стряхивали излишки скапливавшейся на них золы, и она увесистыми ошметками падала вниз, обозначая места падения мягкими мини-взрывами.
От обилия пыли, золы, задымленности воздуха даже свет мощных электроосветительных ламп превращался в нечто похожее на мутные маслянистые пятна, а все, отстоящее на 5 — 8 м, — на неясно очерченные призраки. Дышать нередко приходилось через мокрые тряпки. Это в какой-то мере предохраняло людей от вредного воздействия газа и пыли. И все же в носу, полости рта и гортани скапливался студенистый, терпко-пресный налет, удалить который от смены до смены, как правило, не удавалось. Люди передвигались как тени в насквозь пропитанных пылью и золой пропотевших спецовках. Их лица мало чем уступали выходящим из забоя шахтерам. И хотя каждый имел тряпичные «концы», чтобы вытереться, — это ничего не меняло. Приходя на смену, люди снимали все домашнее, облачались в спецовки. По окончании работы мылись в душе. И так изо дня в день.
Вагоны с углем
Помимо обслуживающего персонала в каждой смене была уборщица. Бедные женщины, каким однотонно-безрадостным и нелегким был их труд! За котельным цехом была закреплена лошадь. Возница Акиншин, уже старый человек, одетый в брезентовую робу, безропотно тянул свою лямку. В его обязанности входили доставка в цех со склада отдела снабжения разных материалов и запасных частей, баллонов кислорода и вывоз шлака. Он же снабжал уборщиц опилками, доставляемыми от станционной лесопилки. Горка опилок, смоченных водой, всегда лежала возле стены у входной двери в цех. Уборщицы набивали ими ведра, несли в конец цеха, к котлу № 3, рассыпали по полу и начинали мести. Когда подходили к котлу № 1, у третьего уже опять все было покрыто пылью и золой. Начинался новый цикл. И так без конца.
Места, где находился демонтированный котел № 4, уже не касались. Легко представить, сколько воды, пыли и прочего мусора накапливалось здесь.
Не лучшую, а в отдельные периоды еще более мрачную, горько-тягостную картину представляла та часть цеха, которая помещалась под отметкой «8», где располагались мельницы, дымососы, шлаковые шахты котлов. Запыленность воздуха здесь была, пожалуй, меньше. Зато в районе мельниц еще сильней пахло серой. Выпадавший из колчеданных мешков сушилок колчедан, побывав в потоке 700 — 800-градусного сушильного газа, забираемого из нижней части топок, тут и там курился ядовито-зеленоватым дымком. Вместе с колчеданом выпадало много угля, и все это толстым слоем покрывало пол мельничного помещения. Поначалу с уборкой колчеданно-угольной массы справиться не могли. Едва хватало сил отбиваться от нее в тех местах, где ее накопление грозило бедой: от маслонасосов, подававших масло на шейки мельниц, да от решетчатых ограждений мельниц, дабы не препятствовать их вращению.
А что творилось в зольном помещении, отделенном от мельниц рядом дымососов! Точнее, это помещение, следовало бы называть шлаковым.
Шлак... Кроваво-красный с дымной поволокой, образующейся от ...взаимодействия с воздухом, похожий на лаву, и днем и ночью — извлекался зольщиками из шлаковых шахт котлов. Зольщики были одеты в брезентовые спецовки, внешне напоминавшие доспехи пожарников, они стремились отбросить шлак подальше.
До поры до времени, пока система золоудаления не подверглась коронной реконструкции (надо было усилить сопловую подачу смывной воды в каналы, по которым шлакозоловодяная пульпа направлялась в насосную, шламовые насосы заменить на багерные), шлак накапливался и накапливался. Кремнисто-жесткой рыжей массой он напрочь завалил всю зольную, источая, пока не остывал до конца, терпко-кислый запах.
Но хуже всего, когда его не удавалось до конца извлечь из шлаковых бункеров. Не часто, но такое случалось. Говорили: образовался «козел» — шлаковое образование в нижней чисти топок, когда шлак перекрывает все шлаковые бункера и удалить его без останова котла становится уже невозможно.
Возникновения «козла» старались не допустить. Через нижние и верхние лючки шлаковых бункеров его непрерывно обдавали струями воды, околачивали пиками-шуровками. Шлак накапливался. Котел останавливали… Останов котла влек за собой перевод предприятий столицы на «голодный паек». На ТЭЦ-11 это понимали, поэтому работы по расшлаковке начинали сразу, не дожидаясь пока котел остынет.
В кладке фротальной стенки топки пробивали проем, через который «наводили» деревянный помост, леса. Чтобы уберечься от нестерпимой жары, люди надевали телогрейки, ватные брюки валенки, каски и противогазы. Работали по несколько минут несколько очередей. Прокаленная одежда источала едкий запах паленины. Внушительный проем делали и на заднем склоне шлакового бункера в зольной. И вот с трех сторон: сверху, с лесов, снизу — через зевы шлаковых шахт и проем на задней стенке бункера — начинали штурм. С течением времени он нарастал. Люди спускались с лесов и продолжали долбить и долбить его, стоя на набросанных поверх досках. Отколотые рыже-коричневые глыбы скатывались вниз. Там их подхватывали и через пробитые в толще шлака дыры и выволакивали наружу. А в топке было еще душно и жарко. Ликвидация «козла» занимала обычно больше суток.
Пятый транспортер топливоподачи, по которому уголь поступал в котельный цех
Тяжелое положение было и во всех других цехах электростанции, особенно в топливно-транспортном и топливоподачи. Сложность обстановки диктовалась прежде всего тем, что уголь поступал крайне неравномерно. На складе чаще всего просто-напросто нечему было накапливаться. С нулевыми запасами угля электростанция работала с 1943 по 1945 год. Сказывались перегруженность железных дорог в результате перевозки военных грузов, отсутствие надлежащего числа подвижных составов, трудности с добычей.
ТЭЦ-11 ежегодно недополучала до 110 тыс. т угля. С разрешения Народного комиссариата путей сообщения (НКПС) в 1943 — 1944 годах недопоставки частично восполнялись за счет госрезерва (антрацитом). В 1944 году антрацита было сожжено 15,4 тыс. т. Тем не менее годовой план выработки электроэнергии оказался все же недовыполнен.
Впрочем, и поступавшее топливо не всегда снимало тревогу. С шахт Подмосковья уголь отгружали, как правило, в разнокалиберных вагонах, даже в теплушках. Разгрузить такие вагоны стоило больших трудов. Особенно в осеннюю непогоду или зимой. Осенью он настолько спрессовывался, слеживался, слипался, что, будь вагоны даже саморазгружающимися, а таковые действительно время от времени поступали, без энергичного постороннего вмешательства отгрузить их все равно было невозможно. А зимой? На пути к ТЭЦ он успевал так промерзнуть, что превращался едва ли не в сплошной монолит. Приходилось пускать в ход и ломы, и кувалды. Приспосабливали снегоочистительные механизмы, но и они не спасали положение. Темпы разгрузки резко замедлялись, а между тем существовал строгий спрос за малейший перепростой вагонов. Мало того, что и помощь персоналу топливно-транспортного цеха мобилизовывалu весь наличный состав электростанции, не занятый на вахте или ремонтных работах, на разгрузку угля привлекались люди и других предприятий района, получавших от ТЭЦ тепловую и электрическую энергию. Обстановка иногда вынуждала идти на отмену выходных дней.
Нормы выгрузки, установленные НКЭС, были следующие: двухосной платформы при пяти работающих — 45 мин, четырехосной при шести работающих — 45 мин, двухосного крытого вагона при трех работающих — 1 ч 15 мин, четырехосного при шести работающих — 2 ч 30 мин, саморазгружающейся гондолы на складе при десяти работающих — 1 ч 45 мин, то же на бункерах при пяти работающих — 1ч.
«С 23 декабря, — читаем в распоряжении директора Г. И. Фомичева от 22 декабря 1944 года, — выходные дни сменного персонала отменяются до особого распоряжения. Все рабочие и ИТР идут на разгрузку угля в распоряжение начальника топливно-транспортного цеха.» Случалось, такого рода распоряжения касались и всего дневного персонала электростанции: служащих, ИТР, рабочих-ремонтников. В основной своей массе люди понимали вынужденность предпринимаемых мер. Часами, а то и целыми сменами, превозмогая усталость, на одном энтузиазме, они работали в дождь и холод, на ледяном ветру, только бы выиграть время, только бы исполнить долг, который выпал на их долю.
Но выгрузить уголь из вагонов — еще полдела. Его требовалось подать в котельную. В этом состояла главная задача цеха топливо подачи. Все военные годы он работал с предельным напряжением. Однако и здесь было много срывов, связанных, главным образом, с высокой влажностью угля и его засоренностью древесиной и металлом.
Особенно трудно было в осенне-зимнюю пору. К началу поступления на ТЭЦ подмосковного угля разгрузочный цех топливоподачи, в который загонялись составы под разгрузку, был на только не утеплен, он даже не имел крыши над головой. Соответствующие работы были завершены лишь в начале 1943 года. Трудности с прохождением угля по тракту топливоподачи начинались с момента его выгрузки.
Приемные бункера цеха находились непосредственно под железнодорожной колеей разгрузочного сарая, куда подавали эшелоны с топливом. Сарай и бункера по высоте разделяла вмонтированная перекрытие мощная металлическая решетка с размером ячейки около 20x20 см. Только пройдя через решетку, уголь мог попасть в бункера. Понятно, что сырой, смерзшийся, он самостоятельно не шел, требуя немалых дополнительных усилий.
Паукообразные питатели «Буккау» (электростанция была пущена с одним питателем «Буккау», т. е. без резерва, второй питатель был установлен в 1942 году) сгружали уголь из бункеров на ленту первого транспортера. Он зависал в бункерах, вставал в распор, образуя сводчатые пустоты. Тогда лапы питателей не захватывали его, вращались вхолостую. Существовал штат шуровщиков. Металлическими пиками они обрушивали образующиеся своды, открывая, что называется, зеленый свет углю для дальнейшего его продвижения.
Кроме системы транспортеров в состав топливоподачи входил дробильный завод. Он был призван обеспечить первоначальное дробление топлива. В таком виде его было легче подсушивать перед поступлением в мельницы. За молотковыми дробилками располагались специальные сита, предназначенные для дозировки степени размола, но и они — только и знай — замазывались, забивались. Чаще всего приходилось работать без них. Иначе дробилки превращались в угольные ловушки. В котельную уголь зачастую поступал малоизмельченным. Потому его много и выпадало вместе с колчеданом. Перед дробилками постоянно дежурили отборщики древесины. Уголь лежал толстым слоем, и не всю древесину можно было обнаружить. Бункера сырого угля котельного цеха представляли собой такую же картину. Разница была лишь в том, что в них уголь спрессовывался более основательно, а образующиеся своды требовали больших усилий для их разрушения. И здесь несли вахту шуровщики. Уже в котельном отделении, на отметке «8», нижнюю часть бункеров обстукивали кувалдами, шуровали уголь через лючки помощники машинистов котлов, обслуживающие сушильно-мельничные системы.